Его пальцы погружаются в мое влажное, изнывающее местечко, отодвигая мои трусики в сторону.

И я содрогаюсь от этого внезапного прикосновения. Я ощущаю вкус сладкой клубники, прежде чем понимаю, что раскусила ее пополам. Я жую и проглатываю ягоду. Может быть, он и не заметит. Ага, чертовски верно, Роуз. Его IQ выше твоего на целый процент.

Его рука сильно шлепает меня по попке, и я ахаю, а затем морщусь и свирепо смотрю на него.

— Это чертовски... больно, — медленно отвечаю я. Но как только я это произношу, его пальцы возвращаются к моему нуждающемуся месту, и он потирает мой клитор. Оххх... Я мгновенно кончаю, и, кажется, даже хнычу в матрас. Я не знаю, как еще назвать этот непонятный звук.

— Ты слишком пьяна, чтобы держать мой член во рту, — говорит он.

Я надсмехаюсь над этим заявлением, но послевкусие сладкой клубники говорит о том, что он прав, а я очень сильно ошибаюсь. Но даже будучи пьяной, я не могу так легко сдаться.

— Это не так.

Он внезапно усаживает меня, потянув за связанные запястья, но моя спина по-прежнему обращена к нему. Я чувствую, как он перемещается на коленях, кровать покачивается под его весом, а его твердый член упирается мне в спину.

— Коннор, — стону я, почти умоляя.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он. — За исключением головокружения от алкоголя.

Он сжимает в кулак мои волосы и тянет так, что мой подбородок поднимается вверх, и я вижу его глаза, которые смотрят на меня сверху вниз.

— Я чувствую... — я пару раз моргаю, пытаясь сформулировать слова. Облизав губы, я говорю, — будто хочу, чтобы ты сделал со мной что-нибудь.

У меня перехватывает дыхание лишь от одного озвучивания этих слов.

Он смотрит на меня тяжелым, собственническим взглядом, его рука тянется через мое плечо, и его пальцы снова проникают внутрь меня. Но он не двигает ими.

— Конкретизируй.

— Мне... нужно, чтобы ты... двигался.

Он быстро убирает руку и ставит меня на колени. Кровь приливает к моей голове, и он снова шлепает меня, из-за алкоголя боль притупляется сильнее, чем раньше. Он, должно быть, замечает это, так как я не хнычу, не стону и не подаюсь вперед.

Коннор разочарованно вздыхает и начинает развязывать мои запястья.

— Подожди, нет, — говорю я. — Остановись.

— Всего несколько месяцев назад ты просила меня перестать прикасаться к тебе. А теперь хочешь, чтобы я продолжал это делать, но я все равно не собираюсь подчиняться твоему приказу, Роуз, — он отбрасывает ремень в сторону и переворачивает меня на спину, моя голова откидывается на подушку. — Знаешь почему? — спрашивает он, его руки упираются по обе стороны от моих плеч, когда он нависает надо мной.

— Потому что ты мудак, — огрызаюсь я.

Он одной рукой щипает меня за щеку.

— Потому что ты неправа. Я не буду трахать твой рот, твою киску или твою попку, пока ты пьяна. Я трахну тебя, когда ты протрезвеешь, — он грубо целует меня в губы, прежде чем повторить еще раз. — Конкретизируй.

То, что я чувствую.

Я смотрю в его темно-синие глаза. Теряясь в скрытой в них власти. Затем беру его руку и кладу ее себе между ног, его взгляд не отрывается от моего.

— Это твое, — говорю я ему. — Вот, что я чувствую.

Я никогда раньше не хотела, чтобы мужчина распоряжался мной так, как захочет, как ему понравится, используя меня для удовлетворения своих желаний. Но в этот момент я понимаю, что не имеет значения, во что я верю за пределами спальни. В жизни я могу быть властной, но здесь, я могу довериться ему, его власти и силе. И это должно быть нормально. Потому что за пределами всех мыслей и логики, это то, что заставляет меня чувствовать себя так чертовски хорошо.

Его губы приподнимаются в улыбке.

— Ca vous a pris pas mal de temps.

Тебе потребовалось достаточно много времени.

— Сколько у нас ещё осталось? — тихо спрашиваю я его, мое зрение начинает затуманиваться, и его силуэт расплывается.

Он гладит меня по волосам.

— Pour toujours.

Вечность.

Я улыбаюсь, когда все вокруг погружается во тьму.

27. Коннор Кобальт

Я вытираю влажные волосы полотенцем и застегиваю брюки, наблюдая за тем, как Роуз мирно спит, завернувшись в красно-коричневое одеяло. Прежде чем я успеваю надеть рубашку, она с тихим стоном шевелится и щурится в темноте. Единственный свет проникает в комнату из просвета между шторами с рисунком медведя.

— Доброе утро, дорогая, — я сажусь на край кровати и беру воду с прикроватной тумбочки. — Comment te sens-tu? Как ты себя чувствуешь?

Она медленно приподнимается и прислоняется к изголовью кровати, прижимая руку к виску. Ее волосы торчат в разные стороны. Я изо всех сил стараюсь скрыть улыбку, но видеть Роуз в таком растрепанном виде — большая редкость. И я обожаю эту ее сторону так же сильно, как и любую другую.

— Я понятия не имею, что ты только что сказал, — зевает она, прикрывая рот рукой. — Мое похмелье разрушило твой французский.

— Это невозможно, — говорю я ей. — Твое похмелье не может одолеть меня.

Она слишком устала и страдает от похмелья, чтобы шутить. Роуз просто снова зевает.

— Ну, серьезно… что ты сказал?

Я передаю ей бутылку воды, и она делает маленький глоток.

— Как ты себя чувствуешь? — повторяю я.

— Так, будто я провела пять недель, готовясь к чемпионату Академического кубка.

— Значит, не так уж плохо? — улыбаюсь я.

Ее глаза сужаются.

— Не все из нас могли учиться в течение двух часов и запоминать каждую частичку информации.

— Я готовился более двух часов к университетским чемпионатам, — я беру с тумбочки упаковку Адвила(обезболивающий препарат) и открываю крышку. — Тебя просто не было в Пенсильванском университете, чтобы ты могла меня увидеть, а жаль. Мы могли бы заниматься вместе, — я делаю паузу, прежде чем добавить, — Я отличный репетитор. Спроси у своей сестры.

Она закатывает глаза, но за ними скрывается улыбка. Потому что Роуз уверена, что если бы я не занимался с Лили экономикой, нас бы здесь сегодня не было. Но я сам творю свою судьбу. Мы оказались вместе, потому что мы оба хотели этого больше, чем чего-либо еще. У нас у обоих был выбор, и мы оба сказали друг другу «да».

Это не судьба.

Это желание.

И решительность. Амбиции. Смелость.

У нас все это есть.

— Что ты помнишь из прошлой ночи? — спрашиваю я, ожидая, что уже возненавижу ее ответ. Я почти уверен, что все, начиная с клубники и того, что происходило дальше, стерто из ее воспоминаний теми шотами с водкой. Я уже смирился с этим, но перед тем, как заснуть, все, чего я хотел — это запечатлеть эти моменты в памяти на всю жизнь. Что если они никогда больше не повторятся?

Это «что если» сжимает мое сердце пятью различными способами.

— А что ты помнишь из прошлой ночи? — парирует она, выпивая еще воды. Я почти полностью вернул ее враждебную натуру.

— Все.

— И как это возможно? Ты выпил больше, чем я.

— Ты помнишь это? — хмурюсь я.

— Да, Ричард.

После долгой паузы я говорю:

— У меня высокая толерантность к алкоголю.

Это не совсем так. Я уже некоторое время принимаю Аддерол. С тех пор как я вернулся в офис Фредерика, я устроил ему недельную молчаливую забастовку, пока он снова не прописал мне Аддерол. Он сдался на седьмой день, желая обсудить мою жизнь и проанализировать все подробности.

Аддерол с алкоголем — не очень хорошее или разумное соединение. Таблетки ослабили действие алкоголя, поэтому я дольше оставался в ясном сознании.

На секунду она отводит взгляд.

— Я еще помню... — она краснеет. — Неудивительно, что у меня болит задница.

Мою грудную клетку распирает.

— Что?

— Ты отшлепал меня, — она бьет меня по руке. — ...и мне это понравилось, — она добавляет. — В следующий раз я буду трезвой. Обещаю.

Я расплываюсь в улыбке, которая затем перерастает в смех. Она помнит. Я делаю глубокий вдох, и мой мир становится ярче. Я не могу сдержать переполняющую меня радость. Я целую Роуз в щеки, в губы. Она помнит. Эти слова поднимают меня на новый уровень существования. Сейчас я испытываю более сильный кайф, чем когда я под влиянием Аддерола.