— Продюсер — не кто иной, как Скотт Ван Райт, бывший парень Роуз.

Я едва улавливаю эту фразу. Он все еще мой бывший парень? Я сосредотачиваюсь на этой глупой лжи, которая всё ещё звучит в эфире. Даже когда дело начинает пахнуть жареным, Скотту всё ещё удается сохранить половину своей маски. Я ненавижу его.

Должно быть я застряла в каком-то кошмаре.

Лорен пытается выхватить пульт у меня из рук, я отпрыгиваю назад и увеличиваю громкость.

— Я смотрю это, — огрызаюсь я.

И вот я здесь.

Они показывают клип из секс-видео. Я лежу на кровати в этом доме, голая. Черные полосы цензурируют запись для сетевого телевидения, мои груди и вагина теперь достаточно прикрыты.

Но где-то в сети находится неотредактированная версия. И как я могу остановить это? Адвокаты. Множество. Но я даже не могу заставить себя позвонить отцу или набрать номер адвоката семьи. Я загипнотизирована собой. На экране. С Коннором.

Мои руки привязаны к столбику кровати ремнем Коннора, а дорогой бриллиантовый ошейник сверкает в тусклом свете свечи. Я помню ту ночь. Это было сразу после Альп. Моя вторая попытка заняться сексом, и это теперь в свободном доступе для всех.

Я увеличиваю громкость, мой палец задерживается на кнопке, пока телевизор не начинает орать.

— Роуз, — жалуется Лорен, зажав уши руками.

— Роуз, — Лили встает и пытается дотронуться до моей руки, но я снова отдергиваюсь.

— Не трогай меня.

Мне нужно это увидеть. Никто не говорит мне выключить телевизор, наверное, боятся, что я убью их за это. Я чувствую себя смертоносно. Мне кажется, что я могу пойти и убить коалицию детенышей гепарда и даже глазом не моргнуть.

Голос ведущего новостей повышается до невыносимого уровня. Но я не спускаю громкость. Ещё нет.

— Скотт Ван Райт продал секс-видео компании Hot Fire Productions за многомиллионную сумму. Пока нет комментариев ни от Коннора Кобальта, ни от Роуз Кэллоуэй, но, похоже, это законная сделка между всеми четырьмя сторонами.

У меня отвисает челюсть.Этот, чёртов лжец. Невозможно, чтобы это было законно.

— В аннотации к фильму сказано, что часовой сеанс является грубым и предназначен только для зрелой аудитории.

Явно.

Я включаю громкость на максимальный уровень.

— Что ты, блядь, делаешь? — спрашивает Райк, прикладывая руку к уху, чтобы приглушить шум.

Лили — единственная, кто стоит рядом со мной. Её лицо искажается от боли, и я вспоминаю, что она уже была в таком положении. Ну вроде того. Ее сексуальная жизнь не была никогда распространена. Никто не видел её в Интернете.

Её просто назвали сексуально зависимой, и все приняли это за правду. Что так и было. Но это явное, физическое доказательство того, что у меня был секс. Я больше не девственница.

— Может быть, у нее типа... психический срыв... — говорит Дейзи.

Я кручусь на пятках, унося с собой пульт. Я держу себя с некоторым чувством собственного достоинства. На кухне я роюсь в шкафчике, в котором нервный Бретт любит прятать свою выпивку. Поскольку у нас в таунхаусе действует политика «никакого алкоголя на виду», почти всё хранится в недоступном месте. Я сажусь на колени и роюсь в мыле для посудомоечной машины в поисках бутылки Jack Daniels.

— Серьезно, Роуз! — Лили говорит громко, пытаясь перекричать телевизор. — Ты в порядке?

Я поднимаюсь на ноги, беру винный бокал из другого шкафа, прежде чем вернуться в гостиную. Все смотрят, как я наливаю виски до краев, практически переполняя бокал.

— Роуз, не хочу читать тебе нотации в этот очень деликатный период твоей жизни, — говорит Лорен, — но виски пьют не так. И меня, как эксперта в спиртных напитках, это оскорбляет.

Я бросаю на него резкий взгляд.

— Ты не эксперт в спиртном. Ты алкоголик.

Я ставлю бутылку виски на журнальный столик и делаю большой глоток. Горло обжигает, но я даже не вздрагиваю. Жжение заглушает мой гнев.

— Что делает меня экспертом, — утверждает Лорен.

Я отмахиваюсь от него. Мой основной ход в данный момент. Отмахнуться. Если бы только я могла волшебным образом отмахнуться от этого секс-видео.

Я делаю еще три глотка из своего бокала для вина. Я так зла. Мое тело задыхается от ярости. Меня трясет от того, насколько я вне себя. Да, это неловко, что мир увидел мою грудь и вагину, две части меня, которые я не хотела показывать Коннору целый год.

Да, я немного нервничаю, что мир воспримет меня как шлюху, когда увидит меня сентиментальной и покорной в постели.

Нет, я не буду плакать.

Я не пролью ни слезинки из-за Скотта Ван Райта. Он заслуживает только моих мерзких, гнусных слов. А не эмоций, которых я оставляю для людей, которых люблю.

— Что происходит? — спрашивает Коннор, его голос доносится с лестницы.

Идеально. Он услышал мой зов. Громкое, несносное телевидение.

И его взгляд переходит на телевизор.

— Смотри, милый, — говорю я, — у нас есть совместное секс-видео.

Все молчат, вероятно, гадая, не выйдет ли вдруг из себя невозмутимый Коннор Кобальт. Ему требуется меньше десяти секунд, чтобы отклеить ноги от пола — на целую минуту меньше, чем мне. Я жду, что он достанет свой телефон. Чтобы поступить ответственно и начать набирать номера адвокатов и центров кризисного управления.

Вместо этого он останавливается прямо передо мной. Его глаза впиваются в мои, будто проверяя мое психическое состояние. Я в порядке, черт возьми, хочу крикнуть я в ответ. Но я решаю сделать ещё один большой глоток обжигающего виски.

Его черты лица покрыты грубым беспокойством. Я хочу объяснить, как я зла и не огорчена, но слова не складываются. И тут он бросает взгляд на мой винный бокал. Лучше бы он не забирал его у меня, словно я ребенок. Если он выльет мой напиток в раковину...

И тут он выхватывает бокал прямо у меня из рук.

Прежде чем я успеваю пожаловаться, он подносит бокал к губам. И я затихаю, наблюдая, как он делает огромный, наглый глоток, смывая алкоголем свою ярость. Я улыбаюсь. Потому что мы справляемся с ситуацией одинаково. Обычно не выпивкой, а тем, что отводим плечи назад и принимаем это как гребаные чемпионы.

Он возвращает мне бокал с вином и говорит: — Ce n’est pas la fin.

Это не конец.

Я киваю в знак согласия. Он крадет у меня пульт и, уменьшив громкость, успокаивает всех.

В моем кармане жужжит телефон. Я даже не проверяю, кто это. Я просто сажусь на подлокотник дивана и смотрю в телевизор.

— …Принцессы Филадельфии рекламировали Роуз как девственницу. Многие люди высказываются о достоверности этого шоу...

Коннор переключает канал на кабельное.

— ...либо она солгала, либо потеряла девственность во время показа шоу. Перейдите на наш сайт для опроса...

Он переключается на другой канал.

Я злобно кричу на плоский экран: — У мира нет НИКАКИХ других занятий, кроме как говорить о моей девственности?!

Я показываю на телевизор своим бокалом.

— Или об отсутствии таковой, — добавляет Лорен.

Я игнорирую этот комментарий и обращаюсь к Коннору.

— Моя вагина переплюнула национальные новости, — я издаю маниакальный смех. — Как ты думаешь, что бы сказали по этому поводу наши друзья из Модели ООН?

Коннор сканирует меня взглядом, словно диагностируя мою истерику.

Я игнорирую и это тоже.

Спустя мгновение, он подходит ко мне сзади и обхватывает руками мою талию. Он прижимается губами к моему плечу. Я прислоняюсь спиной к его груди. Это знакомое и теплое чувство, даже безопасное — знать, что у меня есть кто-то рядом, в моей команде.

Дэйзи щелкает на своем ноутбуке.

— Похоже, что большинство людей голосуют за тебя в опросах. Они говорят, что ты не можешь быть лгуньей или лицемеркой. Не тогда, когда ты заявила в шоу, что ты, цитирую: «воткнешь свой двенадцатисантиметровый каблук в глаз или задницу лжецов и обманщиков.

Это было немного драматично даже для меня. Но интервью взбудоражили меня до предела, и я выкрикивала все угрозы, которые только могла придумать. Например, о поджаривании пениса Скотта, бросив его на солнце. Я бы с удовольствием исполнила эту угрозу, если бы это было возможно.